Она была удивительно одаренной. Памяти ушедшей Лены Скуратовой
Мы познакомились на фестивале бардовской песни. Я писала о нем и организовывала работу СМИ, а Лена приехала спеть. Не чтобы поучаствовать и не чтобы одержать победу, а именно – спеть. Ей очень хотелось просто выйти на сцену и спеть. Она улыбалась всем и всегда. Я не видела глазами, но чувствовала тяжесть в ней какого-то страдания. Никто не знал, что Лену на следующий день после выступления ждала сложная операция. В тот день она выиграла Гран При, который не присуждался несколько лет из-за отсутствия достойного исполнителя.
Лена была удивительно простой и одновременно наполненной, из тех, кто не перестает отдавать. Я попросила ее выйти на улицу и спеть на видео, для соцсетей. Она вышла, подумала несколько секунд и спокойно и красиво запела песню Константина Никольского «Музыкант». Ей ничего не понадобилось, никакой подготовки, не было ни жеманства, ни заигрывания с камерой, которое всегда так раздражает. Она была настолько наполнена песней, что ей хотелось отдавать это больше и больше, всем и всюду. Лена пела легко, как обычные люди дышат, пела так, словно наполнять пространство вокруг себя пением было ее естественным состоянием. Я ни разу не видела, чтобы люди совсем никак не напрягались, когда пели, а Лена при этом еще и приводила в потрясение всех, кто ее слышал – такой силы и красоты, такого редкого тембра был у нее голос. Тогда, в мокрых комариных кустах у крыльца «Югора» навсегда была потрясена и я. Тогда мы и подружились. Когда я услышала ее откровение о том, что она нигде и никогда не училась петь, а то, что умеет – это только лишь природный дар, я начала смотреть на нее, как на живое доказательство существования предназначения. Так я на нее смотрю и до сих пор.
После бардовского конкурса хирургическая операция прошла успешно, и у Елены Скуратовой словно началась новая история, совсем другая. Казалось, что жизнь вдруг начала давать Лене сполна, полной ложкой, все, о чем она могла только мечтать и что отложила, потому что семья – важнее. Наверное, прозвучит ужасно пошло, но правда – «она проснулась звездой». Отрывок, снятый на видео, просмотрело несколько тысяч человек, о ней написали в СМИ, она начала гастролировать с ансамблем народной песни, для нее сочинял песни композитор Марк Новоселов, она спела в дуэте с Владимиром Юрковским. Лена планировала записать себе авторские минусовки и петь, петь, петь. А умирать не планировала.
Когда Лена уже серьезно болела, мы с моим другом и коллегой Виталием Микушевым приехали к ней больницу. Я ехала туда с определенным настроем и четкой целью – оказать поддержку неизлечимо больной. Но поддержка не понадобилась. Лена, находясь на химиотерапии, как тень бродила по коридору с капельницей на колесиках, и шутила о том, что наконец-то ей удалось постройнеть: в упорной борьбе с болезнью она потеряла больше пятидесяти килограмм. Она щедро поддерживала других и удивлялась – почему на такую простую вещь, как доброе слово, не способны врачи онкологического отделения. Весь подоконник у ее постели был уставлен цветами – вазочках, в баночках, бутылочках. В районной больнице цветами был заставлен еще и весь пол. Меня поразил ее рассказ о том, как один из врачей озвучил ей диагноз, а она в ответ улыбнулась. Врач удивился – вы же скоро умрете, чего вы улыбаетесь? Лена ответила – и что, теперь мне по правилам полагается прыгнуть из окна? Она собиралась жить и улыбаться столько, сколько сможет. Так и сделала.
Последний раз я принесла ей в больничную палату большущий горшок с апельсиновым деревцем. Это было мое «счастливое растение» – оно несколько раз загибалось, а потом, неизвестно как, выживало, снова зеленело, пускало побеги, ароматные молодые листья и сочные салатовые колючки. Оно было, как Лена и символизировало неиссякаемую, ничем не объяснимую жажду к жизни, а потому должно было оказаться именно у нее. Лена уже не вставала и страдала от невыносимой боли. Рядом с ней, ни на минуту не отходя, второй месяц в палате находилась ее мама Лариса. Маме выделили кровать и даже прописали лечение, она была тут уже вовсю «своя». Мы много смеялись, мы смеялись громко и от души, как три подруги, которые плюнули на все и уехали в отпуск к морю. Любая фраза вызывала взрыв хохота, и каждой из нас он доставался неимоверными усилиями. Мы грохотали на всю палату и больничный коридор. Внезапно мама Лариса решила спеть мне песню собственного сочинения, посвященную бардовскому фестивалю и написанную специально для выступления – в ту минуту оно казалось невозможным. Не помню, кому пришло в голову – мне или Лене, но мы начали уговаривать Ларису пойти и выступить. Лариса не желала оставлять Лену надолго, так что ни один аргумент не работал, кроме последнего – дочь попросила мать сделать это для нее и пообещала держаться. Так и сделала.
Помню, как Лариса пела песню, посвященную своим детям, и плакала на сцене. Это было не только грустно и щемяще, но и красиво. Скорее, не песня, а молитва. Лена дождалась маму с победой – присужденным по праву Гран При. В этот день в больничной палате она попросила маму спеть ей так красиво, как только она может. Лариса пела, и весь медперсонал пришел слушать. Только после этого Лена позволила себе начать уходить. Ее состояние резко ухудшилось, и общаться с ней стало больше невозможно.
Я помню Лену с ее искристой улыбкой, наш смех и горшок с апельсиновым деревом на полу больничной палаты. Ты в моем сердце.
Спасибо. Ольга Авдеева
